sábado, 15 de abril de 2017
SEFARAD NO EXISTE. ISRAEL NOS HIZO LA COBRA
Vivir es la consecuencia del que se da un canto en los dientes porque nada está escrito, ninguno posee la exclusiva de la última palabra. Nihil novum sub sole pero ese padre Diarreas cetrino que es un sibarita, come, bebe, regüelda y se toma la temperatura veinte veces al día por si las moscas y ostenta esa actitud misionera tú abajo yo arriba por delante por detrás y ahora el perrito que soy capellán de monjas me carga un poco.
Israel nos hace la cobra pues ahora resulta que Sefarad no existe. Fue un lapsus calami de un pendolista perezoso que se equivocó. La paloma de Alberti erró el vuelo por ir al norte fue al sur y quiso decir lo más remoto y lo ulterior cuando sólo se refería a la parte conocida de la geografía de Tolomeo que los griegos denominaban ecúmene. A veces pasa. Otro copista poco avisado que transcribía el himno a la Virgen en un monasterio italiano confundió la palabra stilla (gota) por stella (estrella) y así nació el hermoso himno de estrella de los mares cuyo reflejo etc.
Sefarad en arameo que yo sepa significa tierra de conejos esto es la “spania” que todos conocemos.
Sefarad en arameo que yo sepa significa tierra de conejos esto es la “spania” que todos conocemos.
Y por aquí hay mucho indignado porque se les caen los palos del sombrajo. Todos tratando de resucitar, incluso el cura Hevia el archivero de la metropolitana de Oviedo, el mito de Sefarad, tratando de encontrar la llave del arca perdida, que abrirá la puerta cerrada hace seis siglos tratando de devolver el pasaporte a los españoles de la diáspora (Rajoy implementó la normativa del doctor Pulido a fines del XIX) e Israel que no suele dar las gracias casi nunca he aquí que dice:
--Thank you very much, pero nuestro futuro y nuestro pasado está en Sion
Hay judíos de raza y hay judíos de nación. De nación sólo unos pocos elegidos, los demás todos cabos primera, esto es del montón. Al clasificado de judíos de raza se adhibe una porción muy considerable de españoles. Ahí están mis paisanos de Cuellar tratando de abrir su judería al turismo de una zona casi despoblada y las de Tudela, las de Tarazona, las de Calanda y Calatayud, o las de Hervás judíos los más o aljamas tan famosas como la de Valencia, Córdoba o Sevilla donde nació el mito del Tenorio. Yo mismo nací en la puerta del Socorro al pie de las escalerillas de San Roque en la ciudadela de Segovia frente al osario de la judería vieja.
A veces me pregunto si los españoles no formaremos parte de esa tribu perdida los Kazars, siempre a la contra, siempre yendo y viniendo, ni en paz con Dios ni con nosotros mismos. En la historia, difamados, mucho sufrimos. En Flandes los alemanes nos llamaban marranos y he podido apreciar viviendo en Inglaterra dentro de la hispanofobia con que nos tratan los hijos de la Rubia Albión adherencias antisemitas. Y una hija mía, taheña y pecosa como mi padre, contra lo que se viene creyendo el tipo semita suele ser pelirrojo y con la cara adornada de efélides sobre las que caen los tirabuzones pelirrojos, vive en Londres y a la que apenas traté casada con un israelí.
No hay peor cuña que la de la misma madera.
No hay peor cuña que la de la misma madera.
¿Qué es ser judío? Para mí tener una relación con la divinidad a través de la palabra pues creo que ésta se manifiesta a través no sólo de la Revelación sino de todos los libros. En una palabra Dios es amor esto es libertad. Ser judío es tener una gran capacidad de reír (la risa de Israel es para echarse a temblar pues rebota en las carcajadas de la prosa de Quevedo que es el genio mayor el más judío de la literatura castellana), evitar toda efusión de sangre y de semen lo que no quiere decir que el judaísmo mucho más tolerante que el Islam no sea violento y un tanto libidinoso.
El decreto de 1492 ha sido exagerado por los doctores; conviene tener en cuenta que jamás hubo acá matanzas de judíos, mientras que la expulsión de los moriscos costó dos guerras sangrientas en Granada y en Valencia.
La Biblia parece una historia de hazañas bélicas y a veces una novela rosa. Y otra cosa –aquí está la madre del cordero- los sefarditas son despreciados por los askenazíes porque renegaron de su fe en las conversiones masivas después de Pedro I el Cruel y de las guerras banderizas del siglo siguiente. Sólo una parte muy pequeña unos tres mil según el testimonio del Cura de los Palacios salió por Algeciras rumbo a Marruecos. Los que se quedaron –- y aquí está el renglón de otro busilis—o conversos se convirtieron en adalides de la religión católica y escritores de primera categoría sobre todo en el género picaresco como he demostrado o al menos intenté de suscribir en mi libro “Andrés Laguna autor del lazarillo”. Cristo el judío más grande de la historia terrea portó su cruz y murió en el palo condenado por el sanedrín contra el que se rebeló. Y a nosotros los judíos nos compete la tarea de caminar delante del fuego sagrado a través del laberinto de los sepulcros blanqueados.
sábado, 1 de abril de 2017
GORKI
орький и революция
Политика / Настоящее прошлое / Эпоха и лица
Горький и революция
Алексей Пешков. Фото конца XIX века
Писатель не принял красный Октябрь
Двадцатый век пришёл в Россию вместе с зарёй революции. Написанные в 1901 году знаменитые строки «Буря! Скоро грянет буря!» были восприняты как призыв к революции, а Горького стали называть её Буревестником.
«Достать большой куш»
В самом начале ХХ века он уже был писателем, известным во всём мире. Неудивительно, что знакомства с Горьким искали многие деятели социал-демократической партии. Среди них был Александр Лазаревич Гельфанд (1867–1924), более известный под псевдонимом Парвус. Видный деятель международного социалистического движения, один из теоретиков марксизма, развивавший идею «перманентной революции» (Л. Троцкий был его учеником) и разрабатывающий её реальную программу, Парвус мировую революцию предполагал начать в России и писал, как и какими средствами, в том числе денежными, можно её подготовить и осуществить.
Деньги были нужны на революционную пропаганду, покупку оружия, организацию и финансирование боевых групп. В. Ленин писал А. Богданову из Женевы 2 ноября 1904 г.: «Вообще денежный вопрос самый отчаянный... Надо приложить все усилия, чтобы достать большой куш». И тут же предложил использовать Горького.
Всех опередил Парвус. Он встретился с Горьким 23 апреля 1902 г. в Севастополе, когда писателя, находившегося под надзором полиции, пересылали из Олеиза в Арзамас. Парвус предложил Горькому сотрудничество с мюнхенским издательством «Мархлевский и К°». Через год они заключили договор, по которому Парвус как литературный агент писателя обязался распространять его произведения в Германии и способствовать постановке новой горьковской пьесы «На дне» на сценах немецких театров. Доход с постановок должен был распределяться так: 20% Горькому, 60% в партийную кассу и 20% Парвусу.
Пьеса вышла в Мюнхене в конце 1902 года, а в следующем она уже шла в известном берлинском театре М. Рейнгардта с колоссальным успехом. В очерке «В.И. Ленин» Горький вспоминал: «За четыре года пьеса обошла все театры Германии, в одном только Берлине была поставлена свыше 500 раз, у Парвуса собралось, кажется, 100 тысяч марок». И.П. Ладыжников уточнил: «Парвус… растратил около 130 тысяч марок. Деньги эти должны были быть переведены в партийную кассу».
Эти свидетельства говорят о том, что Горький в 1903 году уже регулярно помогал социал-демократам денежными средствами. Тогда же он сблизился с большевиками. Одной из причин была любовь к актрисе Художественного театра М.Ф. Андреевой, тесно связанной с Л. Красиным и другими руководителями партии. Известно, что В. Ленин дал ей кличку Феномен, подчёркивая необычную для светской дамы, красавицы и жены генерала увлечённость революционными идеями. С начала 1903 г. Горький стал часто бывать в доме Марии Фёдоровны, а осенью того же года она стала его гражданской женой.
Влюблённый, «как 366 000 гимназисток», он давал на нужды революции не только свои деньги, но и собирал пожертвования богатых фабрикантов и купцов. Впоследствии писатель признался: «За время с 901-го по 917-й год через мои руки прошли сотни тысяч рублей на дело российской социал-демократической партии, из них мой личный заработок исчислялся десятками тысяч, а всё остальное черпалось из карманов «буржуазии».
Первая кровь
Вскоре он и сам принял непосредственное участие в революционных событиях. День Кровавого воскресенья 9 января 1905 г. потряс Горького. Накануне он пытался предотвратить расправу власти с народом, поэтому в составе депутации от общественности посетил товарища министра внутренних дел К.Н. Рыдзевского и председателя Комитета министров С.Ю. Витте. Но власти уже приняли решение не пускать демонстрантов к Зимнему дворцу и вызвали войска.
Горький был среди нижегородских большевиков в колонне рабочих Выборгского района и стал свидетелем расстрела людей у Троицкого, Полицейского, Певческого мостов и на Дворцовой площади. Придя домой, он обнаружил там Г. Гапона, которого спас от смерти шедший рядом П. Рутенберг. Он продиктовал священнику обращение к народу со словами «Братья, спаянные кровью! У нас нет больше царя». Вечером Горький написал воззвание «Всем русским гражданам и общественному мнению европейских государств» и сообщил Е.П. Пешковой: «Итак – началась русская революция /.../ Убитые – да не смущают – история перекрашивается в новые цвета только кровью».
Можно сделать вывод, что первая русская революция подготавливалась при непосредственном участии Горького. Арест и заключение в Петропавловскую крепость его не сломили, а протесты против его ареста, прокатившиеся по всему миру, только прибавили ему славы. После освобождения под залог Горький продолжал помогать подпольной деятельности партии: собирал денежные средства на покупку оружия за границей, финансировал новые газеты и издательства, заключил с большевиками договор об издании в возглавляемом им «Знании» марксистской библиотеки.
В декабрьские дни 1905 г. квартира Горького на Воздвиженке, где они жили с М.Ф. Андреевой, стала боевым штабом. Сюда потоком шли революционеры, чтобы получить оружие, деньги для боевой технической группы, бомбы, изготовленные из консервных банок, узнать последние новости. После разгрома восстания на Пресне Горький и Андреева вынуждены были уехать, едва не столкнувшись с полицейскими, нагрянувшими с обыском. Скрывшись в Финляндии, они приняли предложение большевистского ЦК отправиться в Европу и Америку для сбора средств на продолжение революции.
«Посол» большевиков
Ленин и Красин хотели завязать контакты с иностранными банкирами и предотвратить денежный заём, который С.Ю. Витте пытался получить на подавление русской революции. Отправляя Горького в поездку, они позаботились снабдить его рекомендательными письмами не только к хорошо знакомым немецким социал-демократам, но также к американским общественным деятелям и финансистам.
Поездка в Европу и Америку существенно расширила круг знакомых Горького. В Берлине он встретился с А. Бебелем, К. Каутским, К. Либкнехтом, Р. Люксембург, в США завязал связи с американскими социалистами и бизнесменами. Он выступал там с докладами «Сместить и покарать Витте», «Царь, Дума и народ», «Еврейский вопрос», пропагандируя дело русской революции и собирая средства на её продолжение и углубление.
Писатель уверял: «...всё должно служить великому делу возрождения жизни, делу Всемирной Революции, которая поднимет нации от рабства к равенству, братству, радости, которая должна стать праздником для всех». Обратим внимание на слова Всемирная Революция, написанные с большой буквы. Приехав в Америку, восторженно встреченный демократической общественностью, писателями и журналистами, он выступал как буревестник всемирной революции, обращаясь не только к социалистам, но и к богачам. Уже в первые дни он рассчитывал на встречу не только с членами «Комитета знаменитых американцев для помощи русской революции», но и с владельцами банка «Кун, Лёб и К°», с Якобом Шиффом, государственным секретарём по торговле и труду Оскаром Соломоном Штраусом и даже президентом Рузвельтом. Встречу с ними должен был организовать приёмный сын Горького Зиновий Пешков (Свердлов), старший брат бизнесмена, а впоследствии американского банкира Вениамина Свердлова.
Как известно, «историческую миссию» Горького вскоре попытались сорвать с помощью царской охранки, которая отправила вместе с ним своего агента. Но главное – пуританская Америка была возмущена тем, что писатель приехал в страну с актрисой, бросив в России жену с двумя маленькими детьми. «Комитет знаменитых американцев для помощи русской революции», в который входили Марк Твен, Д. Хоуэллс, Э. Синклер, Д. Дьюи, Г. Уилшайр, М. Хилквит и др., распался, социалистический журнал «Labor» («Сент-Луис») объяснил причину скандала вокруг писателя закулисной борьбой крупных финансистов, которые увидели в его деятельности помеху «для финансовых разбойников».
Горький был вынужден на время прекратить поездки по стране, поселившись у супругов Мартин на вилле «Саммер Брук» («Летний ручей») в горах Адирондаки, писатель начал работу над повестью «Мать». Мечта о новом человеке и его новой вере, владевшая Горьким, позволила ему уловить разницу между реформизмом и подлинной революционностью, фабианством и социалистическими идеями: «Те люди, которых мы привыкли считать революционерами, – только реформаторы. Самое понятие революции – должно углубить. И возможно!»
Продолжая работать над повестью «Мать» в Италии, куда Горький и М.Ф. Андреева приехали 13(26) октября 1906 г., писатель понял не только это. Помогать делать всемирную революцию для господства «клуба международных банкиров» он не хотел. Написанный в Америке очерк «Город жёлтого дьявола» и особенно памфлет «Один из королей республики» свидетельствуют об этом достаточно выразительно. Сатирический портрет американского банкира, который делает деньги, чтобы сделать ещё деньги и мечтает о господстве над всем миром, органично вписывается в общую характеристику страны, где даже Свобода покрыта «зелёной плесенью».
Итогом поездки Горького в Европу и Америку была переоценка понятий «свобода» и «революция». Этому способствовал и разгоревшийся в немецкой социал-демократии скандал вокруг «дела Парвуса». Выяснилось, что на «партийные» средства доктор Гельфанд совершил турне по Италии вместе с очень красивой дамой.
Неудивительно, что после 1908 г. Горький всё реже стал отчислять собственные средства в партийную кассу, тем более, что на Капри денег у него становилось всё меньше. В годы реакции разорилось издательство «Знание», доходы от которого были главным средством для жизни писателя. Он метался, пытаясь организовать собственный журнал или выгодно продать новые произведения И.Д. Сытину. Ведь даже скромная жизнь на Капри требовала немалых средств. Между тем большевики довольно бесцеремонно пользовались его денежной помощью. Известно, что Ленин в письме А.А. Богданову советовал: «…тащите (особенно с Горького) хоть немного». И большевики «тащили», не стесняясь: участвуя в работе Пятого съезда РСДРП в Англии (1907), Горький и М.Ф. Андреева организовали питание делегатов за свой счёт, частично оплачивали их пребывание за рубежом и отъезд.
5-2-12.jpg
В.И. Ленин (слева) в гостях
у А.М. Горького играет в шахматы
с А.А. Богдановым. Италия, 1908 год (фото: РИА Новости)
Разочарование
На Капри Горький искренне увлёкся работами А.В. Луначарского о социализме и религии, трудами В.А. Базарова о коллективизме и особенно книгами А.А. Богданова об «эмпириомонизме» и «эмпириокритицизме». Они отвечали потребности писателя углубить понятие «революция», не ограничиваясь теорией классовой борьбы с капиталом и пролетарской диктатурой.
Горького объединяло с «левыми большевиками» многое: проповедь активности и коллективизма, идея вызревания нового сознания в недрах старого строя, мечта о новой культуре, но главное – понимание социализма как идеального устроения мира, в котором личность достигнет гармонического единства внутри и вне себя. Чтобы построить такое общество, как изображал Богданов в книге «Новый мир» (1905) или романе-утопии «Красная звезда» (1908), нужно было воспитать нового человека, о котором всегда мечтал Горький, воспевая Человека с большой буквы. Поэтому он высоко ценил философские работы Богданова.
Ленин резко полемизировал с Богдановым, не одобрил он и организацию партийной школы на Капри, в которую были приглашены рабочие-пропагандисты из России. Она просуществовала с 23 июля (5 августа) до конца ноября 1909 г. Горький читал рабочим лекции по русской литературе, возил на экскурсии. Денежные средства на дорогу рабочим и жизнь на Капри тратил свои, а также получил у А. Амфитеатрова, В. Каменского и Ф. Шаляпина. Однако по инициативе Ленина ЦК большевиков резко осудил «школу на Капри» как фракционную и исключил Богданова из партии. Поверив обещаниям Ленина устроить их лучше, пятеро слушателей школы уехали в Париж, за ними последовал и один из главных её организаторов – Н.Е. Вилонов.
С тех пор Горький стал ненавидеть «партийные склоки», на время порвал отношения и с Лениным, и с Богдановым, а главное – перестал спонсировать большевиков. И хотя контакты с Лениным постепенно восстанавливались (в 1910 г он снова приезжал на Капри), писатель приобрёл стойкую неприязнь к членству в какой бы то ни было партии и до конца жизни называл себя «беспартийным большевиком».
Вернувшись на родину после царской амнистии 1913 г., Горький занимался уже не партийной, а литературной и общественной работой. Первую мировую войну он воспринял как всеобщее безумие, крах европейской культуры и цивилизации, заговор империалистических хищников для передела сфер влияния. Рухнули мечты о создании международного «интернационала интеллигенции», мировой революции и солидарности рабочих всех стран: «Ведь если товарищ Жан изувечит товарища Ганса, как они встретятся потом, как можно говорить им об интернационализме интересов демократии».
Писатель прекрасно понимал, какие финансовые интересы толкали правительства Европы к войне. Об этом свидетельствует задуманная им серия книг «Государства Западной Европы перед войной», куда входила и книга Ленина «Империализм как высшая стадия капитализма». Но это не означало, что Горький по-прежнему разделял все замыслы большевиков и помогал им готовить революцию.
Накануне 1917 г. его окружали в редакции «Новой жизни» так называемые интернационалисты, близкие по взглядам к меньшевикам: Н.И. Суханов (Гиммер), В.А. Базаров (Руднев), Ст. Вольский (А.В. Соколов), Б.В. Авилов, В.А. Десницкий (Строев) и др. По замыслу Горького, газета должна была консолидировать все здоровые силы общества без различия политических взглядов. Он даже стремился объединить все социал-демократические течения в одну партию.
Из-за военной цензуры Горький в эти годы не поддерживал связи с европейскими социал-демократами, поэтому не мог знать о существовании «Меморандума д-ра Гельфанда», в котором излагался подробный план организации революционного переворота в России и свержения императора Николая II. Не знал он и о контактах Парвуса с немецким правительством, а также о деятельности американских и скандинавских банкиров, тайно финансировавших «революцию Керенского» и мечтавших, как Якоб Шифф, о расчленении России. Но догадывался о многом.
Февральские события 1917 г. Горький воспринял осторожно: радость от того, что «русский народ обвенчался со Свободой», вскоре омрачилась предчувствием грядущих трагических событий. О подготовке Октябрьского переворота Горькому сообщили незадолго до его начала. Многие годы общаясь с большевистскими вождями, он узнал от кого-то из них (возможно, от Л.Б. Каменева), что 16 октября на заседании ЦК РСДРП было принято решение о немедленном вооружённом восстании. Считая такой шаг гибельным для России и для революции, Горький решил выступить с воззванием, обращённым к большевикам и народу. В статье «Нельзя молчать!», опубликованной 18(31) октября, он писал: «На улицу выползет неорганизованная толпа, плохо понимающая, чего она хочет, и, прикрываясь ею, авантюристы, воры, профессиональные убийцы начнут творить «историю русской революции».
Про «запломбированные вагоны» Ю.Н. Жуков уже сказал правду! Поэтому писатель, как в 1905 г., попытался предотвратить кровавое столкновение на улицах Петрограда, понимая, что организация переворота может оказаться в руках безответственных авантюристов и будет провоцироваться специально подготовленными профессиональными боевиками. У Троцкого, кстати, был свой отряд боевиков, который именовался «боевым отрядом народного вооружения».
5-1-12.jpg
Максим Горький и Мария Андреева
на палубе парохода, отплывающего
в Америку, 1906 год
Признание советской власти
Тяжело пережив поражение первой русской революции, Горький считал выступление большевиков преждевременным, так как не видел реальных сил, которые могли бы обеспечить им успех. Гибель лучших борцов на баррикадах 1905 г., репрессии 1906–1907 гг., массовое убийство призванных в армию рабочих и крестьян в 1914–1917 гг. обессилили революционную демократию, а партийные распри раскололи её верхушку. Поэтому Горький систематически печатал в «Новой жизни» статьи из цикла «Несвоевременные мысли», доказывая, что массы ещё не готовы к социалистической революции.
В статьях «К демократии», «Вниманию рабочих» и многих других звучит тревога за судьбы России, которую толкают к социальной революции «по методу Нечаева» «на всех парах через болото». В статье «Плоды демагогии» Горький резко упрекает большевиков в том, что они относятся к русскому рабочему, как к хворосту, поджигая который хотят зажечь костёр всемирной революции. Резко отзывается о большевистских лидерах: Ленине, Троцком и особенно о Зиновьеве. На них он возлагает ответственность за разруху в стране, гибель интеллигенции, за то, что «сильно мрут дети».
Уехав из Советской России осенью 1921 г. по настоянию Ленина (фактически высланный), Горький продолжал осмыслять уроки Октября. 3 января 1922 г. он писал Роллану: «Ошибочно думать, что русская революция есть результат активности всей массы русского народа /... / Революции всегда совершались – Вы это знаете – волею немногих безумцев...» Писатель считал, что Октябрьский переворот совершили сорок человек интеллигентов. Добавим, что он всех их знал лично.
Можно сделать вывод, что, подозревая о наличии тайных сил, управляющих событиями, Горький вплоть до лета 1918 г. активно критиковал большевиков за попытку осуществления «перманентной» мировой революции. Как считают многие историки в ХXI веке, средства на Октябрьский переворот давали и Якоб Шифф, и Вениамин Свердлов, и Чарльз Крейн, и скандинавские банкиры, и немецкое правительство.
Что касается Горького, он вернулся в СССР только после того как поверил, что советская власть может быть властью народа, что страной управляют настоящие хозяева жизни – рабочие и крестьяне, ударники, заседающие в Верховном Совете. 29 января 1928 г. он писал Р. Роллану из Сорренто: «Советская власть по природе своей становится всё более действительной властью рабочих и крестьян». Отдавая все силы культурному обновлению страны, Горький до последних дней старался воспитать того «большого маленького человека», который победил во Второй мировой войне и полетел в космос.
5-3-12.jpg
Лидия Спиридонова,
доктор филологических наук, профессор
Теги: Максим Горький
Оценить:
Оценка: 7.41 - Голосов: 17
Комментарии
Глеб (змеелов)
Глеб (змеелов)29.03.2017
Suscribirse a:
Entradas (Atom)